Академик Юрий Белов: «Я держу в руках сердце»
16 марта 2018
Академика Юрия Владимировича Белова, одного из любимых учеников великого Петровского, сегодня называют ведущим отечественным сердечно-сосудистым хирургом, выполняющим сложнейшие операции при аневризме аорты. Однако этими операциями профессиональный опыт академика Белова не исчерпывается. Он провел несколько тысяч операций на сердце с искусственным кровообращением, аорте и ее ветвях, сосудах нижних конечностей. Владеет операциями по аортокоронарному шунтированию, протезированию клапанов сердца, резекции аневризмы левого желудочка в сочетании с аортокоронарным шунтированием. Впервые в России он выполнил операции аортокоронарного шунтирования шести и семи коронарных артерий сердца, одномоментные операции на коронарных артериях сердца, на грудной и торакоабдоминальной аорте при ее аневризме; протезирование дуги аорты в условиях глубокой гипотермии и ретроградной перфузии головного мозга через его венозную систему. А еще Юрий Владимирович – автор издательства МИА. Он пишет монографии и научные статьи, является вице-президентом общества ангиологов России, членом многих иностранных обществ сосудистых и торакальных хирургов, обладателем множества высоких премий. Хотя главная должность Юрия Владимировича – директор Российского научного Центра хирургии имени его учителя академика Б.В. Петровского, где он трудится почти сорок лет. О том, почему кардиохирургия стала для него делом всей жизни, что нужно делать, чтобы сердце оставалось здоровым и какая роль здесь отводится любви, – наш разговор.
– Юрий Владимирович, давайте начнем с самого начала – с вашего детства. Я знаю, что вы родились в Китае. Это было связано с работой вашего отца?
– Да. Отец был нефтяником. Главный инженер объединения Сов-Кит-нефть. А мать – инженер-экономист, но тоже была связана с нефтью. Отец потом стал одним из трех профессоров-нефтяников в Советском Союзе, заведовал кафедрой бурения нефтяных и газовых скважин Куйбышевского политехнического института. Ну а мама работала во ВНИПИнефть, возглавляла планово-экономический отдел. Я же пошел своим путем, несмотря на то, что родители говорили: «Иди в нефтегазовый сектор».
– Это было бы логично.
– Да, наверное. Но я искренне любил жизнь, понимал, как мне казалось, её смысл, считал, что за жизнь надо бороться, и решил стать врачом. Для чего? Чтобы приносить счастье людям.
– Вы говорите об этом в прошедшем времени. А сейчас что-то изменилось?
– Сейчас я существую в каком-то другом измерении. Тогда я мечтал, а сейчас я уже осуществил большую часть того, о чем мечтал. Достиг многого на всех уровнях. В детстве мечтаешь больше, чем сейчас. Но то, что за жизнь надо бороться, потому что ничего ценнее у нас нет, – это осталось таким же, как было.
– Неужто сейчас ни о чем не мечтаете?
– Сейчас главное для меня – удержать российскую хирургию, дать ей еще больше развития, построить Центр Хирургии. Вот вы видите это здание за окном – надо завершить строительство нового здания, которое нам необходимо как воздух.
– Не хватает денег?
– Деньги есть. Но надо инициировать стройку. У нас ведь мало иметь деньги, надо еще пройти бюрократическую возню. Сложности существуют везде. И деньги выбить, и закрутить строительство. Для того чтобы, допустим, выбрать генподрядчика, потом разыграть конкурсы, нужно три месяца. Потом реализовать их по всей документальной линии – еще три месяца. Идут квартал за кварталом, а людям это помещение нужно сейчас, чтобы проводить операции и спасать их жизни. Вот моя главная мечта – сдать этот корпус в эксплуатацию.
– Юрий Владимирович, а правду ли пишут, что на будущую профессию кардиолога вас вдохновила книга Амосова о сердце?
– Да. Вон она у меня лежит. Та самая, 1965-го года. «Мысли и сердце». Это великая книга, которая в буквальном смысле предопределила мою судьбу.
– Погодите, но ведь в 1965-м году вы были совсем еще ребенком.
– Я был уже в 5-м классе средней школы, когда увидел эту книгу.
– Ну, надо сказать, немногие пятиклассники, взяв в руки ту или иную книжку, выбирают жизненный путь. У вас именно так произошло?
– Да. Я понял, что хочу быть врачом. С тех пор вот уже более полувека эта книга всегда со мной.
– И вы сразу знали, что это будет кардиология?
– Нет, не кардиология, а кардиохирургия. Кардиолог – это терапевт. Он никогда не держал в руках сердце. А я держу сердце каждый день. Это необыкновенное ощущение. А еще круче – это аорту. Многие кардиохирурги боятся аорты. А я не боюсь. Ни сердце, ни аорту.
– Вы учились в Куйбышевском медицинском институте, начали работать в этом городе. Потом приехали в Москву. Как это произошло?
– Меня пригласил академик Петровский. Он узнал, что есть такой человек, который оперирует сердце собак, не останавливая его, шьет сосуды диаметром один миллиметр без увеличения. И он меня пригласил к себе в центр хирургии.
– Тот, который теперь носит его имя и который вы возглавляете. Как состоялось ваше знакомство?
– Профессор Шабалкин, который был у меня на защите диссертации официальным оппонентом, доложил об этом академику Петровскому. Борис Васильевич сказал – позовите мне Белова. Ну, я приехал. Лохматый, долговязый, худой. Я играл тогда в вокально-инструментальном ансамбле на гитаре.
– Сейчас умеете?
– Руки берегу. Пальцы. Там же металлические струны.
– А тогда не берегли?
– Тогда еще нет. Я был в очках, как у Джона Леннона. И пел неплохо. У меня был низкий, густой баритон. Все девчонки на танцах прыгали, когда мой голос слышали.
– Представляю, какое для них было горе, когда вы уехали.
– Да нет. Я уехал с женой.
– Знаю, вы с женой дружили еще со школьной скамьи.
– Совершенно верно. Мы вместе уже 57 лет.
– Она тоже врач?
– Да. Педиатр. Очень хороший. Но она не может остановиться в процессе познания, учебы. В своё время она достигла в педиатрии немалых высот, стала главным педиатром-неонатологом в Советском Союзе. Потом в 45 лет окончила МГУ, факультет психологии, занялась психоанализом и стала очень сильным специалистом в области психологии детского возраста и психоанализа взрослых через детей. Это интересная вещь. А сейчас еще увлеклась фотографией, окончила школу фотомастерства. Вот сейчас мы сидим с вами, а она ходит по Москве, делает свои потрясающие снимки.
– Интересно, психологическое образование жены помогло вам лучше понимать собственных детей и внуков?
– Мне – нет. А ей, наверное, помогло. У меня и времени-то особо нет. Детьми и внуками она занималась. Но надо сказать, что этот рывок в психологию она решила сделать после того, как я пошел в члены-корреспонденты. Это было связано с моим движением по карьерной лестнице. Там много было того, что я раньше не испытывал. Она видела, как я не мог понять некоторые ситуации, и решила мне помочь. Это было ее желание, самостоятельное. Я никогда её об этом не просил. И с тех пор она мне всегда подсказывает, что делать в какой-то житейской ситуации. И всё получается.
– Это же здорово, что у вас есть такой советчик рядом.
– Конечно. Я это ценю.
– Давайте вернемся к тому, как вы пришли к Петровскому. Чем вы стали заниматься у него?
– Кардиохирургией. Сразу же. Стал заниматься такими операциями, как у Ельцина. Аортокоронарным шунтированием. Сейчас они стали рутинными, а тогда я сделал первые 6 шунтов человеку, потом 7. Это был 83-й или 84-й год. Потом начались комбинированные операции – сердце в сочетании с сосудами мозга, в сочетании с сосудами ног. Раньше этого почти никто не пытался делать. Здесь, в этом центре я сделал где-то 4000 операций коронарного шунтирования. Потом еще множество комбинированных операций. Докторскую защитил в 86-м году по хирургии ишемической болезни сердца. А потом подумал: что есть самое тяжелое, за что у нас никто не берется? Посмотрел аналитику по Советскому Союзу. И решил, что самое тяжелое – это аневризма грудной и грудобрюшной аорты. И потом опять вспомнил эту книгу Амосова.
– Она у вас, выходит, путеводная.
– Да. Открыл её, начал перечитывать. «Это морг. Такой безобидный маленький домик стоит в углу институтского сада. Светло. Зелень. Цветы. Кажется, по этой тропинке ходит Красная Шапочка. Нет. Здесь носят трупы».
– С этих слов книжка начинается?
– Да. «Я доктор. Я иду на вскрытие. Вчера после операции на аорте умерла девочка». И далее расписывается, как она умирала.
– И вы решили, что должны эту ситуацию переломить?
– Да. И я победил аорту.
– А как вы ее победили?
– Было сложно. Неизвестность полная. Что-то уже пытались делать, но эпизодически. С жуткими результатами. Смертность была под 90%. Понятно, что мало было сообразить, придумать технику. Надо было разработать технологии консервации органов, когда выключаешь кровоток. Это же магистральный трубопровод – аорта. Пережал – и газа нет. Вот как сейчас: выключи трубу – Москва погибнет. От холода. Вот и здесь: гибнут все органы. Поэтому были разработаны все технологии, которые предотвращают гибель органов. За всё это – и хирургию, и эти технологии – впоследствии я получил Государственную премию. И стал член-корром.
– Ваши знаменитые работы по замене аорты на искусственный протез тоже были сделаны в это время?
– Да.
– Это импортные протезы?
– Сейчас есть и отечественные, и импортные. Наши уступают французским, немецким, шотландским и американским. Хотя мы надеемся, что наши со временем достигнут нужного уровня.
– Известно, что многие известные люди, в том числе ваши коллеги, едут делать операции на сердце за рубеж. Почему?
– Я не знаю. Люди делают операции, где хотят. Это их право. Мой учитель, который сидел в этом кресле, академик Константинов, поехал в Германию. Его привезли на носилках парализованного после операции коронарного шунтирования. Он так и не восстановился. Евгений Евстигнеев умер в Лондоне на операционном столе. Евгений Леонов – через несколько месяцев после операции. У него все шунты оказались закупоренными. А Ельцин, которого оперировали у нас, в России, жил потом 11 лет. Я не хочу сказать, что там оперируют плохо, а у нас хорошо. Случаи бывают разные. Но где лечиться – это им решать, не нам.
– Неужели все эти люди, особенно ваш учитель академик Константинов, не знают, что у нас ничем не хуже? Почему они едут туда?
– Что касается Константинова, он хотел сделать операцию инкогнито. Чтобы никто не знал. Хотя потом его сына я оперировал. Меня об этом сам Константинов попросил. У сына была ишемическая болезнь сердца. Ну, я ему сделал много шунтов, всё прошло нормально, без осложнений. Меня самого несколько раз оперировали здесь, в России. У меня не было никаких сомнений на сей счет. Всё было отлично. Блестящий послеоперационный период с хорошими результатами. Поэтому я в нашей медицине уверен, а за других ответить не могу.
– Скажите положа руку на сердце: есть что-то такое, чего не умеют делать у нас, но умеют там?
– Нет. Нет такого. Меня всегда удивляет, когда деньги собирают на поездку за рубеж, чтобы сделать там операцию, которую прекрасно могут сделать у нас. Вот не так давно собирали в Петербурге, чтобы прооперировать двух детей. Я поехал в детскую больницу и обоих оперировал. За один день двоих. Всё у них хорошо, живы-здоровы.
– А деньги куда?
– А я не знаю. Меня это не интересовало. Я лишь сказал людям, что не надо собирать деньги, просто найдите специалиста. А у нас они есть. Причем по всем позициям. И головной мозг, и спинной мозг, и печень, и почки, и пересадка органов – всё у нас делают. Отлично делают. Не везде, но места есть. И их немало. Причем с каждым годом их становится всё больше.
– Юрий Владимирович, у вас ведь не только Государственная премия, но и множество других престижных наград.
– У меня есть все профессиональные премии России. В основном за разработки в области кардиоаортальной хирургии. Премия имени Бакулева – выдающийся вклад в развитие отечественной сердечно-сосудистой хирургии. Премия имени Бураковского – за большой личный вклад в хирургическое лечение болезней аорты. Премия имени Мешалкина – за выдающийся вклад в развитие кардиоторакальной хирургии, сохранение здоровья и жизни пациентов. Есть американский диплом, украинский, английский, китайский. Все не перечислишь.
– Какие у вас есть идеи новых разработок, которые бы хотелось внедрить?
– Главная идея сейчас у меня – это, как я говорил, построить новый, современный Центр хирургии. А еще сейчас мы наращиваем мощь, чтобы не отказывать раковым больным. Рак – это более чем актуально. Он поражает всё, врастает в ткани и органы. И я мечтаю, чтобы была возможность таких людей лечить, а не отказывать им и не отправлять домой умирать. У одного из моих учеников как раз сейчас идет на защиту докторская. Я только что закончил аналитику. Там описан случай, когда рак легкого врастает в сердце, в аорту, в сосуды, в пищевод, и в этих случаях мы делаем комбинированные, огромные, очень сложные операции. Получили большой успех. По сути, мы даем этим ранее безнадежным пациентам вторую жизнь.
– Значит, вы таким пациентам не отказываете? Выходит, ваша мечта уже осуществилась?
– Понимаете, я ведь говорю не только о себе и нашем Центре хирургии. Я уже человек государственный. Возглавляю клиническое отделение Академии наук России. Главный академик по клинической медицине. Поэтому у меня мышление государственное. Мало ли что могу я. Мало ли что может наш Центр хирургии. Я хочу, чтобы так было со всеми центрами по России. Пока мы делаем здесь эти операции, но они совершенно уникальны. Их единицы. А случаев – море. Людей надо спасать, а мы их теряем. Когда-то я тоже делал операции на аорте только один, но сейчас десятки моих учеников делают их по всей стране. Во многих городах. Вот это приятно. Это очень ценно.
– Юрий Владимирович, замечательно, что медицина не стоит на месте, что вы всё время придумываете всё более высокотехнологические методы лечения тех или иных заболеваний. Но всё-таки лучше, чтобы этих болезней не существовало. Что нужно делать, чтобы не болеть? Есть ли тут универсальные советы?
– Универсальные советы дать трудно, ведь речь идет о различных заболеваниях, имеющих разные причины. Но всё-таки можно найти и что-то объединяющее. Главное – позитивный настрой на жизнь, на окружающую среду, на общество. Не допускать хронических неотреагированных эмоций.
– Это как же? Хочется кому-то в морду дать или послать – надо это сделать?
– Надо найти способ это сделать так, чтобы никто не пострадал. Это раньше было хорошо. Чуть что – на дуэль. А сейчас ходишь годами и думаешь: какая же он сволочь! Скулами двигаешь, а ничего сделать не можешь. Вот эта постоянная червоточина – она приводит к стрессу. Стресс – это причина атеросклероза, мутаций в клетках, причина развития заболеваний головного мозга, язвы желудка, срыва иммунитета. Все, что мы говорим про правильный образ жизни на этом фоне – ерунда. Ну, курит он или выпивает. И что? Сколько случаев, когда человек курил всю жизнь – и умер в 90 лет. На вскрытии атеросклероза нет. Черчилль, например.
– А Ленин не курил, но весь мозг оказался изъеден атеросклерозом.
– Вот именно! Потому что жил на стрессе. На жутком стрессе.
– Но что делать с этими стрессами? Как от них избавляться?
– Не надо их заводить. Тогда не надо будет избавляться. Надо уметь интенсивно работать, а потом как бы ставить заслон между собой и обществом. Вот я этому научился.
– Как? Расскажите!
– Я прихожу домой – и ставлю эту заслонку. Телефон не отключаю, такая у меня работа – нельзя. Но если звонят не по работе, не по срочному делу – всё, у Белова заслонка. Я не буду психовать. Я в домике. И меня не проломаешь никакими стрессами, ничем.
– Выходит, вы от стрессов дома спасаетесь. Это прекрасно. Не у всех это получается. Скажите, а ваши дети делают шаги в сторону медицины?
– Да. Сын. Он гений.
– Да вы что! Чем он занимается?
– Я в мединституте экзамены сдавал на одни пятерки. Он закончил Первый мединститут тоже на один пятерки, выиграл грант президента Ельцина. И ему дали возможность обучаться в одном из ведущих университетов мира – на его выбор. Он выбрал Коламбию в Нью-Йорке. Поехал туда, сразу занялся наукой. Пять лет он занимался наукой, опубликовал 9 статей в американских журналах, потом подтвердил диплом, резидентура – уже Корнельский университет. Потом – госпиталь имени Альберта Эйнштейна, куда из 600 американских кардиологов выбрали только его одного. Точнее, нет, не одного – двух. И сейчас он имеет американский диплом кардиолога, возглавляет в Нью-Йорке отдел тяжелой сердечной недостаточности, трансплантации сердца и искусственного сердца. Такие больные концентрируются на него, и он успешно лечит.
– Вы его воспитывали в этом плане, учили своему искусству, «ставили руку»?
– Нет. Когда я сына и дочь собрал около себя (а дочка работает в бизнесе, живет в Москве, МГИМО окончила), спросил их: дети, скажите, почему вы у меня такие умные, я ведь вас ничему не учил. Дочка знает три языка в совершенстве, сын владеет двумя. Оба большие молодцы. Так вот, почему вы такие умные? Они говорят: папа, мы всегда воспитывались на твоем примере, мы видели, какой ты счастливый приходил с работы, с улыбкой, никогда не ругал свою работу, каждый вечер сидел за письменным столом, писал книги, статьи, и вот это было нашим воспитанием. Ты никогда не повышал голос в семье, нас не ругал, маму не ругал. Это их воспитало.
– Хотя вы производите впечатление сурового человека. Есть ощущение, что вы можете кулаком как следует шарахнуть.
– Могу. А потому что нельзя этим народом управлять, если не уметь кулаком стучать.
– Но к детям и к жене это не относилось?
– Нет. Никогда. Недопустимо. Исключено.
– Вот вы говорите – счастливый приходили с работы. Но ведь работа у вас такая, что могут быть и погибшие пациенты. А это повод для депрессии. Многие не выдерживают, уходят.
– Да, всё это есть. Но вы знаете, я, когда в Москву переехал, в течение девяти лет жил в коммуналке. В жуткой. С клопами, тараканами. На Новой Басманной улице, рядом с Казанским вокзалом. Всё, казалось, было плохо. Денег нет, а еще неделя до зарплаты, выворачиваем карманы. Я уставший, измученный. Подкатывало отчаянье. И вот жена голову на колени мне положит и говорит: ты не расстраивайся, всё у нас будет, главное – не ломайся.
– Какая мудрая женщина.
– Вот так. Она у меня никогда в жизни денег не просила. Никогда не сказала: «Юра, когда же у нас будут деньги?» А рядом сын, и дочка родилась потом, в 89-м, у них разница в 12 лет. В коммуналке тоже родилась. В коммуналке же я стал профессором, а жена – кандидатом наук. Мы всё это пережили. Прошли всё, что можно пройти. И я очень этому рад. Мне теперь ничего, наверное, уже не страшно.
Источник: medbook.ru
